Лестер Дель Рей - Атака из Атлантиды [сборник]

Вугх никак не брал того в толк. Возможно, бог съехал с ума, порастратился, не понимал, для кого разгораться — для него, человека спокойного, или для пришлых истериков. Может, не понимал, ибо высшие существа тоже часто бывали непредсказуемы. Он вздохнул с жалобой. Он мечтал лишь о том, чтобы к нему вернулся брат. Уж тот-то чувствовал эти вещи гораздо лучше и мог разъяснить ему все.

По гальке, разбросанной перед входом в пещеру, пробиралась Кейода. Наконец-то. Она принесла из деревни уже наполовину обглоданную лошадиную ногу, которую Вугх тут же схватил, вонзясь в нее своими острыми зубами. Видимо, соседям за день до этого повезло на охоте, недаром подарки оказались столь щедрыми. Он промычал что-то в знак благодарности, рыкнул от радости, и подруга в полном довольстве уселась на солнышке, как раз у входа в пещеру, чтобы он ласково почесал ее спину.

Кейода еще немного страшила Вугха своим видом, как и весь ее род. У нее были длинные, вечно подгибающиеся ноги, короткие руки и неестественно прямая осанка. Вугх с аппетитным вздохом вспоминал бывших подружек из девушек соплеменниц. Вот те были что надо, приземисты, толсты, с выступающими вперед шеями и симпатичными низкими лбами. А эта… Как могли плосколицые женщины кроманьонцев залучать себе пару, для Вугха все еще оставалось загадкой.

Но они, тем не менее, вполне преуспевали, их трепливые детки, которых, пожалуй, за день не пересчитать, визжали с утра до ночи, как поросята.

А Кейода в этом деле потерпела неудачу, и ее пример как раз говорил о том, кто был прав. Когда-то он даже проникся охотой к ней, почти восторгался. Еще ребенком она оказалась поранена, потому выросла в том отчуждении, которое непривлекательно для мужчин. Люди ее племени обращались с ней грубо, и Кейода в конце концов просто ушла от них.

Через некоторое время девчонка и набрела на Вугха. Или его мягкое сердце тронуло ее? Осталась, стерпелись, притерлись друг к другу, ах, юность хо-хо. Вообще-то ее родня вся была сворой кочевной, носилась за своими стадами на север — летом, зимою — на юг, мотало их, не сидевших на месте, в зависимости от времени года. Но, невзирая на климат с привычками рода, Кейода все же осталась в пещере Вугха, и мало того, без дела не бывала, сразу кидалась на любую работу, в которой у них возникала потребность. Даже на такую, которую сами неандертальцы презирали. И Вугх был всегда благодарен за это.

— Ы-ы-ы? — спросил он, выражая восторг, с набитым желудком чувствуя себя более чем расположенным к окружающему миру.

— О, они вышли и позволили мне собрать объедки, — пояснила Кейода. — Объедки! Мне, родившейся от вождя! Впрочем, они делают так всегда. — Голос у нее был раздраженным, еще в нем чувствовалась усталость и боль собственного поражения. — Это не доброта, а жалость. Знаешь, они явно про себя думают, бедная, бедная Кейода, пусть возьмет все, что хочет, ведь для нас все это ровным счетом ничего не значит. И с теми словами жена протянула ему грубо обтесанное копье. Оно хорошо потрудилось на своем веку, это копьишко. Было раздроблено аж с обеих сторон, с шероховатой зазубриной.

— Один из них дал мне вот это… Почти ребенок. Самому вряд ли нужно. Наверняка для тренировок уж использует что попрочнее. Но ты сможешь привести его в порядок. Сможешь?

Вугх внимательно осмотрел подарок. Хорошее, даже очень хорошее, согласился он. И острие удачно закреплено на древке. Держится прочно. Получалось, эти мальчишки с их длинными гибкими пальцами могли делать оружие лучше, чем он.

А ведь когда-то Вугх сам был знаменит точностью работы по кремнию!

Он медленно поднялся на ноги. Зацокал языком, выражая обиду и горечь. Неправильная форма челюстей да языка, отличавшая весь его род молчунов, а всего верней, просто слабо развитая левая лобная доля старого мозга делали речь маловнятной. Сказать вернее, никакой. Потому он привык дополнять звуки жестами. Кейода тоже привыкла, и к этому, и вообще, к его манере вести разговор, она уже даже без помощи рук и телодвижений хорошо понимала и мычание, и кряхтение, и тревожное цоканье. Но на этот раз, лишь на мгновенье оторвавши зубы от одной из принесенных костей, только безвольно взмахнула рукой, плечами пожала и продолжила крайне приятное занятие.

Вугх бродил невдалеке от пещеры, был огорчен и подавлен, поганое дело, скажу, осознавать, что стареешь. Он уже смутно догадывался, что возраст, скорее, то сильное чувство изжитости, которое им овладевало, не очень-то зависело от фактических лет. Здесь было что-то другое — он чуял это, но объяснить не мог. Старик двинулся к одному из охотничьих угодий в надежде найти там какое-нибудь развлечение — ну, может, такое, которое потребовало бы от него совсем несерьезных усилий, чтобы убить зверя. Убить самому. Потому что подарки, с презрением данные роднею Кейоды, вызвали только горечь во рту. Но бог Солнца, вскарабкавшись на вершину голубой пещеры, не дал Вугху возможности на чем-то остановиться, ослепил. Он решил уже было вернуться, но смешался и взапыхах побежал прямо на ватагу соседей. Те валили в лагерь с тушей оленя, привязанного к шесту, который был перекинут через сильные плечи. Завидя Вугха, оглоеды остановилась, и кто-то веселый да дерзкий ему закричал:

— Остановись, старикан! Куда тебе! Мы взяли все. А уж ты возвращайся в свою пещеру и спи там, на большее ты все равно не способен.

Вугх опустил старые плечи и побрел прочь. Копье его безвольно волочилось по земле. Один из компании рванул к нему рысью. Легода, колдун племени, молодой и красивый, бывал с ним довольно дружелюбен, как и на сей раз, когда кинул невзначай, покашивая острым глазом в сторону туши:

— Это я убил его, Грива. Знаешь как? Заколдовал крупного оленя. Прошлой ночью. И вот, нынче сразил первым же выстрелом. Приходи ко мне попозже, я оставлю для тебя одну из его лап. Или ребрышко. Почему? Кейода научила меня петь новую песню, которую она узнала от своего отца. Я не прочь отблагодарить ее так. Очень не прочь.

Лапы, ребра, кости! Серозина. Вугх устал от всего этого.

Грызть, грызть, не насыщаясь. Организм требовал лучшей еды — внутренностей животных, их печени. Кожа чесалась от выступавшей на ней сыпи, от недостатка питательных влаг.

Он всегда чувствовал, когда ему надо съесть сочные внутренности, чтобы прийти в себя; раньше именно они исцеляли его.

Но Вугх не показал огорчения, замычал в ответ на низкой ноте, исторгнув из себя облачко чувства, нечто среднее между признательностью и досадой, и повернул от греха прочь, подальше. Только Легода настойчиво потянул его обратно.

— Сказал, Грива, постой. Иногда ты приносишь мне удачу. Вот и сегодня мяса достаточно для всех в лагере. Зачем тебе охотиться еще?